Сегодня все мужчины делятся на два лагеря. Кто служил – тот молодец, он настоящий мужик, это его праздник и его вполне заслуженные носки. Кто избежал этой процедуры инициации, топчется где-то в коридоре праздника, несмело заглядывая в банкетный зал, где настоящие воины бьют кирпичи об головы, тостуют и лихо кричат «Ура!».

Я вот не служил. И вообще пацифист. Если бы меня привлекли к этому долгу государства (у нашего человека перед государством очень много долгов), то драил бы коровники вместе с геями. Но восемьдесят первый год – пик рождаемости (конечно, после олимпиады-то!). Пушечного мясца хватало за глаза, что меня и упасло.

Дело в том, что я в целом здоров. У меня изящный прогиб стопы, ясный осмысленный взгляд, мочеиспускание контролируется усилием воли, а пальцами я не могу промахнуться мимо носа даже во сне. Моё большое и доброе сердце обладало на момент обследования кое-какими подростковыми изъянами, но столь незначительными, что кардиологи их списали на стихи и пушок на морде.

Единственное, за что можно было зацепиться – деформация грудной клетки. Помните, у Некрасова: «ямою грудь, что на заступ старательно изо дня в день нажимала весь век»? Это про меня. Беда в том, что эта пикантная особенность, не дающая мне сделать карьеру модели, никак не сказывается на здоровье. Я даже плавать без акваланга умею. И свечи задуваю с первого раза.

Но на медкомиссии я хрипел, как загнанная лошадь, терял сознание, просил воздуха, воды и пельменей.

Комиссия недоверчиво переглянулась и отправила меня на дополнительное обследование.

В кабинете стоял аппарат, измеряющий объём легких. Принцип простой. Вдыхаешь полной грудью – выдыхаешь. И так до изнеможения.

Не буду скрывать (срок исковой давности всё равно вышел), что старался дышать только левым лёгким. Оно, как рассказывали на школьных уроках анатомии, меньше правого. Некоторое время мы страстно дышали с аппаратом. После чего врач посмотрела внимательно поверх очков. Ну, вообще-то, очков у неё не было, но взгляд был именно такой.

– Дорогой мой, ты дышишь как девяностолетний чахоточный ветеран Первой мировой, отравленный газами! – и пригрозила тюрьмой за дачу ложных показаний.

Мы поупражнялись ещё и всё-таки нащупали баланс между моим юным здоровым организмом, гробовой доской и отмазкой от армии.

История, увы, не единичная. Товарищ сломал в детстве колено. Срасталось оно долго и мучительно, но в итоге срослось и не мешало проявлять активность. К слову, он даже отец. Но на комиссию шёл, опираясь на внушительную трость в виде костыля.

– Вас что-то беспокоит?

– Да! Нога! Моя нога! Как больно! Как темно! Как холодно!

Ладно, было не столь драматично. Но товарищ на голубом глазу утверждал, что постоянно хромает, за что получил двойку по физкультуре и несколько обиднейших прозвищ от одноклассников. Тоже откосил.

Да, когда нас поздравляют, мы скромно отмахиваемся. Мол, чего уж, какой там праздник, мы не мужики, мы так, пошалить… Но мы знали, на что шли, упражняясь в актёрском мастерстве согласно догматам школы Станиславского.

Мой школьный товарищ очень хотел в армию. Он плохо учился, не пил, не курил, качал мускулы в спортзале, в общем, готовился защищать Родину. Богатырское здоровье привело его сразу в спецназ. Вернувшись, человек-дембель купил бутылку водки, пачку Астры и пришёл ко мне в гости. Не снимая берцы, уселся на кухне и, укладывая беленькую в одно огрубевшее лицо, рассказал в двух словах.

О мордобое от сослуживцев. О том, как исполняя сальто с автоматом (это полезно для войны вообще?) товарищ разбил себе этим автоматом голову. О том, как на учениях человек в погонах перепутал «вспышку справа» со «вспышкой слева» и взвод пацанов прыгнул под идущий танк. О том, как ему выдали обувь на два размера меньше, и местный доктор три раза вырывал ему ногти на ногах, чтобы не мешали служить. О том, как они ходили в соседние деревни и требовали у бабок еду и отбирали самогон.

Всё это он рассказал мне, практически не прибегая к цензурной лексике.

Но ничего, оправился, стал дальнобойщиком. Когда не в рейсе, его можно видеть во дворе. В основном, он либо лежит у подъезда, либо, сильно шатаясь, идёт в магазин. После армии отдыхает, наверное.

Я к тому, что праздник странный, вообще. День защитника Отечества.

А если Отечество ведёт разумную внешнюю политику, и у него нет врагов? Так что, тогда и отмечать нечего? Мужики что тогда, совсем без праздника останутся? Будут пить просто так, без повода, как делают каждую пятницу?

Нет. Лучше странный праздник, чем никакого.

Но давайте переименуем его как-то. День настоящего мужчины, например.

Отмечать будем соответственно. Без всей этой милитаристской мишуры, в духе нашего прогрессивного общества.

Будем усиливать добычу денег для жены и любовницы до пятисот. Воспитывать сыновей в духе уважения к идеалам гуманизма. Открывать мало знакомым женщинам двери в свой лимузин и пропускать их туда, вперёд. Неистово смотреть футбол. Пить с локтя и петь серенады, не слезая со своего белого коня.

Быть настоящим мужчиной сложно. Но мы постараемся.

Специально для lady.tut.by